Биография Марины Ивановны Цветаевой
(Анна Саакянц, 1991)
Беззаботные времена отступали все дальше в прошлое
:: вперёд ::
назад
:: к содержанию
Марина Цветаева, Сергей Эфрон, Ариадна.
Александров, 1916 год
По стихам шестнадцатого
года видно, что Цветаева без ложной скромности ощутила себя
российским, притом — московским поэтом, соревнующимся (именно так!)
с петроградскими "парнасцами". "Твой — Петербург, моя — Москва",—
напишет она позднее Ахматовой. Она хотела явить в слове свою
столицу, "огромный странноприимный дом", что стоит на семи холмах,
подарить любимый город чужеградным сородичам по ремеслу: Блоку,
Ахматовой, Мандельштаму. "У меня в Москве — купола горят" (Блоку);
"И я дарю тебе свой колокольный град,— Ахматова! — и сердце свое в
придачу"; "Из рук моих — нерукотворный град//Прими, мой странный,
мой прекрасный брат" (Мандельштаму).
Ее славословия Блоку, "нежному призраку,
рыцарю без укоризны", и Ахматовой, "златоустой Анис; всея Руси"
стали хрестоматийными. То было не только великое бескорыстие чистого
восхищения, а еще и выражение круговой поруки поэтов — поверх
всяческих барьеров: судеб, характеров, убеждений, расстояний. Так будет у Цветаевой с Маяковским — вопреки "не-взаимности", с
Пастернаком — невзирая на "версты, и версты, и версты", их
разделяющие; с Рильке, с которым не встретится никогда. Что же до
"соревнования", то оно не мешало любить и восхищаться и лишь
побуждало совершенствоваться, чтобы быть достойной своих кумиров.
С весны 1917 года для Цветаевой наступил
трудный период. Беззаботные, быстро промчавшиеся времена, когда
можно было позволить себе жить тем, чем хотелось, отступали все
дальше в прошлое. "Из Истории не выскочишь" — эти слова, сказанные
ею позднее, сбывались, можно сказать, на каждом шагу.
Цветаева хотела жить исключительно личной, частной жизнью, а Время неустанно
вторгалось в эту жизнь. Она стремилась уйти в "единоличье чувств",
погрузиться в писание стихов и не подозревала, что История диктовала
"сюжеты" ее чувствам и творчеству, ведь всякий поступок побуждается
временем, обстоятельствами,— сколько ни стремиться противостоять
ему, уйти, спрятаться...
Тогда-то и обозначились в поэтическом
сознании Цветаевой две враждующие силы: быт и бытие. Быт в широком
понимании означал для нее "жизнь как она есть", начиная с
исторических, внеличных событий и кончая житейским устройством
(которое для Цветаевой всегда было неустройством)... К Февральской
революции она отнеслась как бы машинально. Ее строки: "Пал без славы
орел двуглавый. Царь! — Вы были неправы" смутны по смыслу,
неопределенны. Происходившие события не затронули души Цветаевой,
она как человек в них отсутствует, и стихотворение остается
закрытым. В апреле 1917 года Цветаева родила вторую дочь. Она собиралась назвать
ее в честь Ахматовой Анной, но потом передумала: "ведь судьбы не
повторяются",— и назвала Ириной. Размышляла, какою будет Ирина
(девочке было две недели), и писала о себе так, словно вокруг ничего
не происходило: "Множество всяких планов — чисто внутренних (стихов,
писем, прозы) — и полное безразличие, где и как жить. Мое — теперь —
убеждение: главное — это родиться, дальше все устроится". Но ничего
не "устроилось".
Стихи о Москве
1
Облака - вокруг,
Купола - вокруг,
Надо всей Москвой
Сколько хватит рук! -
Возношу тебя, бремя лучшее,
Деревцо мое
Невесомое!
В дивном граде сем,
В мирном граде сем,
Где и мертвой - мне
Будет радостно, -
Царевать тебе, горевать тебе,
Принимать венец,
О мой первенец!
Ты постом говей,
Не сурьми бровей
И все сорок - чти -
Сороков церквей.
Исходи пешком - молодым шажком! -
Все привольное
Семихолмие.
Будет твой черед:
Тоже - дочери
Передашь Москву
С нежной горечью.
Мне же вольный сон, колокольный звон,
Зори ранние -
На Ваганькове.
31 марта 1916 г.
